И это правильно, народ мы еще тот.
И слава нас давно опережает.
Да вот хотя бы, чтобы за примером долго не ходить. Как–то на ночь глядя выскочила я с родимой «неотложки» в магазин. За минералкой. Жажда замучила.
(Ну что сказать? Ну, да. Ну, заходил…)
Оказалось, не одну меня в тот вечер жажда мучила. Захожу я в магазин, а там два пьяных мента наезжают на продавца. Менты и так пьянее водки, но продолжения банкета явно хочется. Причем настолько хочется, что один уже за табельным оружием в кобуру полез.
У ментов тогда чертовски модно было с пьяных глаз по гражданам стрелять. А тут, изволите ли видеть, я — вся из себя в «скоропомощной» форме, разумеется.
А мент как раз «макарова» из кобуры достал.
А второй, меня узрев, говорит напарнику:
— Тише ты! Видишь, уже «скорая» приехала! Всё, хана, валить отсюда надо, а то сейчас нас заметут!
После чего, опасливо обходя меня по большой дуге, прижавшись плечами друг к другу, этаким «шалашиком», потому что на ногах иначе им вообще не устоять, оба–два поспешно удалились.
И это правильно, еще раз повторю. Потому что в этой жизни мы не только испугаться можем, но и очень сильно испугать. Лично я могу, во всяком случае.
В ту же смену часа в четыре ночи вперлась на нашу «неотложку» вусмерть пьяная баба из соседнего дома — мужу с сердцем плохо! А тут как раз я с очередного вызова отзвонилась, меня на это «плохо с сердцем» и отправили. В ту смену я одна, без фельдшера работала.
Приехала. Звоню в домофон — не отвечают. Звоню в соседние квартиры, чтоб хоть в подъезд попасть. Половина народонаселения меня на три известных буквы послала — нечего, мол, по ночам к этим пьяницам и наркоманам шляться, да еще врачом прикидываться!
Ладно, в подъезд в конце концов попала. А этаж — по закону подлости — девятый. А на мне аппаратуры пуд. А лифт — в полном соответствии с законом Мерфи — не работает.
Ладно, доплелась я до самого верха. Еще бы лифт работал, если баба пьяная в нем спит. Судя по всему, та самая, что вызывала, — двух шагов до квартиры не дошла. Мордой уже на лестничной площадке, а ногами еще в лифте. Не иначе как от тревоги за мужа, бедная, умаялась.
Ладно. Вызов на руках, хочешь, нет ли, никуда не денешься. Я к квартире. А звонка дверного нет. Я поначалу пальцем постучала. После кулаком. Потом ногой добавила. Эффекта — ноль, слышно только, как за дверью свара с мордобоем намечается. Да еще соседи, домофоном разбуженные, с руганью на лестницу повылезали. Причем, что характерно, наезжают–то конкретно на меня.
Слава ж нас давно опережает…
Словом, вывели меня из равновесия. Не так–то это просто, как я вам тут об этом говорю. Но — вывели, греха таить не буду.
Кобуру я расстегнула, пистолет с предохранителя сняла — и с полуразворота ногой по двери со всей злости приложила. То есть е*бнула, культурно говоря.
Дверь я просто–напросто снесла. И причем конкретно так снесла, целиком с дверной коробкой внутрь обрушила.
Как чуть позже выяснилось, в квартире находились двое молодых удолбанных наркош и один пьянец, папаша наркоманов. Именно ему, болезному, с сердечком приплохело.
Не знаю, за кого меня наркоманы приняли (за наряд ОМОНа, надо полагать), но из квартиры брызнули, как пара тараканов. А пьянец на четвереньках под кровать полез.
Я ну очень ласково ему:
— Вылезай, мужик, сейчас лечиться будем!
А он:
— Не надо! Я здоров!!
И от осмотра под кроватью уклоняется. Неблагодарный пациент пошел…
А я бы с удовольствием его и дальше полечила. Светошумовым зарядом, например. Но тут откуда–то из глубины квартиры здоровенная лохматая дворняга вышла. Молча подошла, лизнула меня в руку, вздохнула грустно и полезла под кровать к хозяину. Гори такая жизнь, мол, синим пламенем!
В общем, пожалела я собаку. Если б не она…
А поутру, придя с работы, рассказала я эту историю Дайнеке. И даже показала в лицах как могла. А тот, будучи по уши в работе над новым романом, выслушал рассеяно — и:
— В общем, ничего, нормально, — благоверный говорит, — но над йокогери еще поработать нужно.
Писатель он у нас. Непробиваемый.
Человек российский пореформенный…
…Вообще скотина еще та. А в частности такие экземпляры попадаются, что даже мне порой становится не по себе.
Всё–таки квартирный вопрос людей по нашим светлым временам испортил так, как тому же доктору Булгакову в кошмарном сне не снилось.
Была у меня пациентка. Пожилая дама, в полнейшем разуме, но с сердцем — полный швах. Живет одна в двухкомнатной квартире. Из родственников — дочка с зятем. Эти — как бы сами по себе, но маму регулярно навещают.
Специфически, замечу, навещают.
Я эту даму дважды с того света вытаскивала. Оба раза — инфаркт, осложненный отеком легких. И оба раза после дочкиного визита. Причем дама после такого посещения вся в слезах, а дочки с зятем — след простыл. Нагрузили маму отрицательными эмоциями, категорически ей противопоказанными, — и как бы нету нас, мы как бы ни при чем.
Так что до недавних пор я эту доченьку не видела. А когда увидела — зело об этом пожалела. Для начала доченька меня и фельдшерицу матом встретила. На том основании, что мы врачи–вредители но определению. И что вчера мерзавцы кардиологи ее мамочку в больницу не забрали. И при этом, сволочи, валидол в таблетках у болящей сперли!
Сама пожилая больная — женщина интеллигентная, от стыда за дочь слезами умывается. Естественно, на фоне этих эмоций то, что осталось у нее от сердца, опять сбоит. Результат: нарастающий отек легких, на кардиограмме не–что непотребное вырисовывается…
(Собственно, вырисовывается там нарастающая субэндокардиальная ишемия переднебоковой стенки левого желудочка с транзиторной a-блокадой на фоне перегрузки правых отделов миокарда… ну да вряд ли это так уж интересно и существенно.)
На хамство при таком раскладе наплевать, старушка–то конкретно загибается. Надобно ее в стационар везти. Прошу доченьку кого–нибудь найти с носилками помочь, пока мы с фельдшерицей над матушкой колдуем. А она мне: обойдетесь, мол, не буду я искать, мама ножками дойдет, авось управится.
А я–то ситуацию еще не просекла. Даже попыталась было объяснить, что идти ногами в таком состоянии — прямой путь на тот свет.
А доченьке что в лоб, что пох*й веники.
Понятно, что сама она к носилкам так и не притронулась. Из принципа. Только бранью нас обильно поливала, пока мы с фельдшерицей ее матушку с четвертого этажа на руках тащили — медленно несете, сволота!
Это только присказка, сказка впереди.
Загрузили больную мы в машину, устроили полусидя. Для неспециалистов поясню: в единственно возможном положении. Поскольку если пациента с отеком легких при транспортировке положить, то можно сразу в морг ехать, никакая реанимация уже не спасет.
Я, само собой, с больной в карете: мало ли что на ходу докалывать придется. Она, бедная, в руку мою вцепилась и только всхлипывает. А дочка тут как тут — изголовье у носилок опустить пытается.
То есть маму просто убивает. Совершенно осознанно и целенаправленно.
Я и тут не сразу же сообразила, что — именно осознанно и целенаправленно. Попросила этого не делать, потому как больную в лежачем положении мы точно не довезем. А она:
— Мне лучше знать? — дочурка отвечает. — Я СПЕЦИАЛЬНО у нее все подушки спрятала!
Проболталась баба, называется.
Ну, тут уже как называется, так и отзывается. Времена у нас, конечно, те еще, былинные, но у любого окаянства должен быть предел. Не выдержала я, высадила эту оголтелую дочурку из машины. И грешна, еще пинка отвесила. По жирной заднице. Весомого пинка
Ударчик–то ногой у меня поставлен основательно.
Больную мы благополучно довезли, определила я ее в реанимацию. Пока формальности, пока там то да се — выхожу, а меня в приемном покое уже линейно–контрольная служба дожидается. Это что–то вроде службы собственной безопасности в правоохранительных, простите, органах, только еще хуже.
Это доченька успела всех на ноги поднять: я же, по ее словам, такая–рассякая, бедную больную ПЕШКОМ ИДТИ заставила, а ее, такую любящую дочь, из машины вышиб–ла, чтобы свое черное человекоубийственное дело без свидетелей творить.
Мне повезло, что матушка ее в сознании была. Разрешили реаниматологи с ней переговорить. Она элкаэсникам как всё было, так и рассказала. Прямым текстом.
Куда ж прямее, даже наших «особистов» проняло:
— Да за что же меня дочь родная со свету сживает, Господи?!!
За недешевую квартиру, ясень пень. И не одна она на этом поприще старается. Как и всякий врач, с изнанкой жизни я знакома не по книжкам. Не раз замечала, как любящие детки своих родителей в гроб сводят, планомерно и ненаказуемо.
Правда, у меня на глазах такое проделывать как–то до сих пор никто не отваживался. Да еще старательно обставляться так, чтобы списать всё на врача. Надо полагать, чтобы и на нем по суду посильно навариться.
Человек у нас теперь такой пошел. Российский. Пореформенный.
А ведь это по большому счету тоже только присказка…
А сказка получилась на следующий день. Когда эта дочурка заявилась к заведующей нашим отделением. По мою душу, разумеется, пришла. Но пришла не просто так, а сразу с заявлением. И не просто там с каким–то заявлением, а с целым благодарственным письмом.
Я не оговорилась. С благодарственным.
Аж на трех страницах доченька живописала, как я матушку ее от смерти героически спасла. И как по лестнице болезную на себе тащила, и как в машине жизни не щадя о ней заботилась. И теперь меня за это всё медалью нужно срочно наградить, а лучше — сразу орденом.
Понятно, что дочурка так себе соломки подстилала. От греха: а вдруг скандал какой, вдруг кто–нибудь эту историю всерьез раскапывать начнет? А маму–то она еще не доморила!
Но вот что интересно. Примерно в то же время получила я подряд еще четыре благодарности. Не поленились пациенты лично до начальства моего дойти и едва не в пояс мне заочно поклониться. До того мои достоинства душевные и прочие красиво расписали, что начальство на меня коситься начало.
И, между прочим, правильно.
Потому что, честно говоря, в трех случаях из четырех была я с пациентами — ну очень мягко говоря — строга. То есть не лечила, а воспитывала. Матерно.
Как видите — отлично помогло.
Не иначе как тоска по твердой руке наших граждан массово замучила.
Меня им в президентах не хватает.
(с)Вежина Диана
Свежие комментарии